Михаил Серов: «Надо пробовать, надо рисковать, и все будет хорошо»

Видеоверсия интервью. Текстовую версию читайте ниже.

Охрана труда

Сейчас в России реализуется масштабная трансформация законодательства в сфере охраны труда: с 1 марта действует новый Трудовой кодекс, с 1 сентября принят еще ряд документов в его развитие. Таким образом декларируется переход к риск-ориентированному подходу в сфере охраны труда. Как вы относитесь к этим нововведениям?

Если они будут осуществлены в том формате, в котором они задумывались, будут соответствовать идее, которую декларировал Минтруд и прогрессивное сообщество, то конечно положительно. Существующие аттестация рабочих мест и СОУТ — это констатация условий труда, на основании которой проводятся мероприятия, выделяются компенсации, увеличенный отпуск или сокращенный рабочий день при неизменности самого рабочего места. Риск-ориентированный подход подразумевает проактивную позицию: мы не просто констатируем, что возможен повышенный уровень шума, от которого человек, скорее всего, оглохнет через 10 лет, за что ему полагаются доплаты, СИЗ и другие мероприятия. При риск-ориентированном подходе мы приходим на еще даже не существующее рабочее место и пытаемся представить, какие риски могут возникнуть. Если это делать правильно, то можно предупредить само появление вредных условий труда, которые на данные момент просто фиксируются.

Получается, что вся сфера охраны труда отдается на откуп работодателю, но ведь есть добросовестные работодатели, а есть не очень добросовестные.

Охрана труда всегда была обязанностью самого предприятия. Мне кажется, важнее то, что на данный момент нет закрепленных требований, предъявляемых к тем, кто проводит оценку рисков. Для сравнения: по специальной оценке условий труда есть требования Росаккредитации к лабораториям, ряд проверок от Минтруда, а эксперты, проводящие СОУТ, внесены в системы Минтруда и проходят экзамены. У нас также существует, хотя и далеко не идеальная, система проверки результатов СОУТ, когда работодатель может проверить правильность исследований и выводов, которые мы как организация предоставили. По рискам на данный момент таких требований нет. Любой ИП может выиграть конкурс и получить право проводить оценку профессиональных рисков. Появляются индивидуальные предприниматели, которые могут в любой точке страны без выезда оценить предприятие с огромным штатом за 6 тысяч рублей. Оценка рисков, которая проводится таким способом, бессмысленна.

А как с ними бороться?

Введением требований к организациям, которые оценивают риски. Я думаю, что можно модернизировать всю систему, как СОУТ, так и оценку рисков. Должно быть жесткое требование со стороны государства, что предприятие численностью в 5 человек не может оценивать предприятие на 10 тысяч рабочих мест. При этом должна учитываться специфика предприятий, заказывающих оценку условий труда или профессиональных рисков, ведь «Росатом» — это одно, а «РЖД» — совершенно другое. Сейчас у нас все достаточно просто: работать может команда из 5 экспертов, направленность этих экспертов не регламентирована, они все могут быть химиками или специалистами по физическим параметрам. Должно быть закреплено, что оценку для крупных предприятий должны проводить не 5, а минимум 15 человек, из которых пятеро — химики, другие пятеро — врачи-гигиенисты и так далее, и организациям, проводящим оценку, присваивалась бы категория в соответствии с их возможностями. Я не против маленьких организаций — существуют средние и малые предприятия, офисы, которым также необходимо проводить оценку рабочих мест, но нормально провести оценку огромного предприятия невозможно для компании с ограниченным штатом и оборудованием.

Многие работодатели наверняка воспринимают оценку профессиональных рисков как лишнюю нагрузку, бумажную волокиту.

Руководство предприятия должно решить, для чего оно это делает. Если для минимизации рисков и облегчения работы службе охраны труда, то оно может нанять внешнюю организацию для проведения оценки профессиональных рисков. Но в принципе законодательство не запрещает проводить ее своими силами. Если они способны провести оценку самостоятельно, что-то прочитав в интернете и с кем-то проконсультировавшись, а потом отчитаться о ее проведении — то на этом все и закончится. А дальше вопрос: хотят они с этими рисками работать или нет? Если хотят, то это не бремя, а только польза. Но от государства должен быть определенный посыл: что получит работодатель, если проведет оценку рисков? Эффективной была бы система, в которой оценка связана с социальным страхованием, то есть частные страховые компании бы говорили: «Для вашего предприятия характерен определенный уровень рисков. Ваш страховой коэффициент — 1,5». В случае несогласия предприятия могли бы обратиться в аккредитованную организацию, которой доверяет страховая служба. Без такой единой цепочки работодатель, особенно мелкий бизнес, воспринимает это как бремя отчетности перед государством о проведении оценки. Для крупного бизнеса это не проблема, они работали с рисками и до введения этих требований.

Но это крупные предприятия, часто с привлечением иностранного капитала, они перенимают мировые практики, и у них в целом все и так неплохо. Большая проблема в среднем и малом бизнесе — как их подтянуть? Что надо сделать тройственному союзу — государство, бизнес, профсоюзы, — чтобы система, которая заложена в изменениях в ТК, заработала так, как надо?

Во-первых, о чем я уже говорил, ввести ограничения для организаций, которые проводят оценку рисков, ограничить рынок от недобросовестных поставщиков услуг.

Во-вторых, предусмотреть преференции тем организациям, которые провели оценку рисков. Государство уже двигается в этом направлении: например, Минтруд ведет пилотный проект, в котором проводит оценку рисков за свой счет и разрабатывает рекомендации. Еще пару лет назад существовал один документ с 72 методами и 40 методиками, провести оценку можно было как угодно, даже по результатам мозгового штурма — собраться, посидеть, подумать — и можно было заключить, что рисков нет. От государства должны быть рекомендации, как это проводить, пояснение, каким оно хочет эту оценку видеть.

Третий момент: работодатель — заказчик оценки — должен перестать экономить. По-хорошему, нельзя купить за 100 рублей то, что больше по своей себестоимости, если это делали нормально. Если говорить глобально, я бы на законодательном уровне зафиксировал полную предоплату для оценки рисков, чтобы нельзя было оказывать давление на организацию, проводящую оценку. Нередко бывают случаи, когда результаты хотят изменить в лучшую или худшую сторону. При 100% предоплате мы бы отчитывались напрямую в ГИТ и не зависели от приемки работ — такая оценка более объективна.

Другая проблема, что, если будут результаты, которые не устраивают работодателя, второй раз он уже в эту экспертную организацию не обратится?

Опять же необходима модернизация и системы экспертизы результатов проведенной специальной оценки. Абсурдность заключается в том, что сейчас нет никаких требований к тому, кто проверяет СОУТ: неизвестно, кто и с каким стажем имеет право выдать результаты экспертизы на специальную оценку условий труда, проведенную экспертами. Конечно, для начала нужно решить этот вопрос. Работодатель, который не согласен с результатами СОУТ или оценки рисков, смог бы обратиться за экспертизой, которая бы объективно заключила: качественно или некачественно была оказана услуга. Если оценка оказалась некачественной, работодатель обращается в суд и возвращает себе деньги. Проблем с этим не будет: крупная ответственная организация либо за свой счет будет исправлять недочеты, либо вернет деньги. Все это опирается на нормальную, качественную экспертизу.

Вы вскользь упомянули пилотный проект, проводимый Минтруда и ВНИИ труда в 5 регионах страны. Можете о нем подробнее рассказать?

В пяти регионах страны Минтруд предложил местным работодателям провести оценку профессиональных рисков. Все расходы ложатся на Министерство труда, а участие для работодателей добровольное. Минтруд пошел правильным путем, они хотят узнать, что есть на самом деле, и на основании этого эксперимента модернизировать свои методики и разработать рекомендации по проведению оценки.

Оцениваются семь крупных предприятий, среди них «Евраз», «Кокс», а также малые предприятия (всего 57 организаций). Мы тоже участвуем в этом проекте. Нам повезло: у нас есть и крупные предприятия, у которых оценка рисков уже проведена, налажены какие-то свои системы, и не очень большие, у которых этого пока нет. Я знаю, что, например, в других областях, в которых работает не наша компания, делали упор на социальные учреждения, оценивали детские сады и школы — это правильный подход, чтобы посмотреть на ситуацию во всех сферах. Минтруд провел большое обучение и разработал собственную программу, в которую будут вноситься результаты оценок. Не мы — компании, проводящие оценку, и не работодатели, а именно сам Минтруд будет держателем результатов.

Сейчас мы уже работаем на объектах. Были предусмотрены этапы, связанные с опросами работников служб охраны труда, работодателей, профсоюзов. Совместными комиссиями мы определили существующие на предприятии риски и факторы, которые, возможно, также надо будет замерить. Сейчас идет полевой этап: мы ездим на объекты, фотографируем, и по возможности делаем к каждому рабочему месту привязку по фото.

Более того, Минтруд выдал конкретные рекомендации, сколько времени должно уходить на оценку рисков на предприятии. Сейчас Минтрудом проверяются предприятия, на которых мы уже закончили работу: действительно ли мы там были, общались ли с работниками и работодателями?

После полевых выездов мы будем в соответствии с рекомендациями Минтруда оформлять результаты в специальной программе. На выходе получится полноценная матричная система. Уже после организации, проводящие оценку, смогут сами дать рекомендации Минтруду по методике, которую они предложили. В принципе, даже сейчас мы можем внести в программу дополнительные риски, которые, например, Минтруд изначально не мог видеть, ведь невозможно объять все — и школу, и шахту. Если все будет хорошо, в следующем году Минтруд либо расширит пилотные проекты, либо начнет постепенное внедрение методики.

Вы ведь работали и в тот период, когда была еще аттестация рабочих лет. Уже 8 лет проводится СОУТ — поменялось ли что-то кардинально? Есть ли тот эффект, которого все ожидали?

Поменялось 100%, но надо отметить два момента. По результатам аттестации рабочих мест даже однозначно вредным рабочим местам просто присваивался класс, от которого зависели надбавки и так далее. Но важно, что при этом, например, аттестация рабочих мест включала намного больше замеров на рабочих местах.

В тот период, когда были еще лучевые мониторы, у нас было много заказов, связанных с тем, что монитор, чувствительный к электромагнитным полям, был нестабилен, изображение на нем плавало. После замеров выяснялось, что многие офисы, например, в Москве, находятся над трансформаторной подстанцией или имеют силовые кабели в непосредственной близости. В рамках аттестации рабочих мест замеры магнитных полей от компьютеров были обязательными, что помогало выявить серьезные риски на рабочем месте. Сейчас этих измерений меньше, а жидкокристаллические мониторы лишили нас хотя бы визуального понимания того, что в помещении что-то не так. Мы можем находиться в кабинете, который находится над трансформаторной подстанцией, достаточно серьезно облучать человека и не знать об этом, и это только один пример. С одной стороны, да, стало проще, стало меньше факторов замеряться, но при этом реальную картину стало намного сложнее выявить, в офисе почти никто не проводит производственный контроль. На мой взгляд, конечно, лучше бы было, чтобы оценивали все, но с другой стороны, работодателю, конечно, так намного проще и дешевле.

Вы также являетесь экспертом WorldSkills. Буквально вчера (интервью записывалось 31 августа 2022 г. — прим.ред.) Путин поручил создать международный аналог WorldSkills с Азиатским регионом.

Сама по себе идея WorldSkills очень хорошая. Когда мы начали в этом участвовать, было очень интересно и в какой-то степени ново для нас. Единственное ограничение WorldSkills в том, что речь в основном идет про молодых специалистов. Молодой специалист для охраны труда — это, может, не странно, но это не совсем то, что сфере интересно. На самом деле, в разных регионах уже есть подобие WorldSkills, в котором как раз нет таких ограничений, это соревнования именно среди инженеров по охране труда с опытом. В общем, запрос на такие мероприятия есть и у народа, и у работодателей, и у крупных предприятий.

Образование в сфере охраны труда

Вы говорите «инженер по охране труда», и я вспомнил, что лет 5 назад, когда стали говорить «специалист по охране труда», многие это восприняли в штыки, будто это понижает роль работника. Что вы думаете?

Я думаю, это связано с тем, что мы то внедряем Болонскую систему, то уходим от нее. Инженеры исчезли в принципе, когда появилась магистратура и специалитеты. Если мы сейчас вернемся к прежней системе, когда после 6 лет обучения мы получаем инженера, то и в классификатор профессий вернется прошлое название.

Кстати, про обучение. Николай Кривозерцев (генеральный директор EcoStandard group — прим.ред.) в интервью нам говорил, что выпускников вузов в EcoStandard group переучивают под конкретные потребности бизнеса. А как вы оцениваете подготовку в вузах? Что здесь можно поменять?

Николай, я думаю, отчасти имел в виду, что мы доучиваем специалистов по специальной оценке условий труда. Проблема заключается в том, что нет вузов, которые готовят специалистов по СОУТ, это отсутствующая в высшем образовании категория, хотя определенные требования к этим работникам есть. После 4 или 6 лет обучения мы готовим студентов еще минимум год. У них должен появиться стаж работы в лаборатории, только потом они могут стать полноценными ее сотрудниками и попробовать пройти аттестацию для проведения СОУТ. С инженерами по охране труда немного проще, потому что фундаментальные знания по охране труда можно дать на стадии вузовского образования. Понятное дело, что вуз не даст готово специалиста для промышленного предприятия со знанием, как должна быть организована служба охраны труда или как реализовывать риск-ориентированный подход. Ты должен какое-то время «повариться» в процессе как его участник или хотя бы сторонний наблюдатель.

Как вы думаете, у нас появится такая профессия как специалист по оценке профессиональных рисков?

Я не думаю, что есть необходимость в отдельной профессии, но кафедры охраны труда в вузах должны трансформироваться: сначала четыре года образования, которые дают фундаментальные знания в сфере охраны труда, а потом более узкая специализация. Последний год или два можно отводить на обучение специалистов по СОУТ или оценке рисков. Было бы разумно совмещать эти два дополнительных года со стажировками в таких организациях, как наша. Сейчас в большинстве случаев инженерные специальности имеют полевую практику с выездом на полигоны, измерениями, исследованиями, а практика проведения СОУТ в вузах не проводится. А работать с коммерческими организациями, конечно, надо. Чтобы студенты приходили к нам на летнюю практику, ездили в поля или стажировались в отделе аутсорсинга и понимали, что больше лично им подходит.

Эксперт по специальной оценке или по оценке профессиональных рисков — какими навыками он должен обладать?

Как и у врачей, здесь важна практика. Человек, который приезжает на предприятие и замечает риск, не может быть человеком, который до этого никогда на предприятиях не был. Должен быть большой объем знаний о несчастных случаях в принципе, инцидентах, методиках их расследования и фиксации, но без опыта на аналогичных рабочих местах определить все риски просто не получится. Во-вторых, важна категорийность. Сколько бы ты ни видел офисов, ты не поймешь, что делать на специализированных, узконаправленных предприятиях. Позиция Минтруда и наша позиция: к этому вопросу надо привлекать профсоюзные организации. Без какого-то помощника из службы охраны труда самого предприятия или профсоюза вы не узнаете, о том, что при производстве ракетного топлива или при работе на станках на человеке может накапливаться статическое напряжение, которое покалечит его без заземления. Если ты до этого ходил по офису, то тебе в голову не может такое прийти.

Инженерные изыскания

Вы сказали, что у нас много компаний, которые проводят специальную оценку без выездов и замеров, просто выдают заключения. Ситуация в инженерных изысканиях такая же?

Нет. Заказчиком инженерных изысканий в большинстве случаев является либо проектировщик, либо застройщик, которым нужны реальные результаты, чтобы принять выгодные решения. Вы можете построить дом на берегу реки без изысканий: забить сваи через каждый метр на глубину 30 метров. С таким домом ничего не случится, но его стоимость будет превышать стоимость фундамента. Изыскания позволяют принять объективные решения, поэтому, по-хорошему, фальсификация изысканий не имеет смысла.

На форумах по изысканиям зачастую можно встретить мнение, что эта сфера в России очень сильно нормативно зарегулирована. Вы разделяете это мнение?

Я не согласен с этим. Мы работали с иностранными компаниями, и я знаю, что в некоторых странах, помимо самих изысканий, изыскатели должны делать даже предварительные расчеты по фундаменту. У нас в этом смысле все проще: задания на изыскания выдает проектировщик. Бывают ситуации, когда результаты изысканий проходят экспертизу, но в большинстве случаев они идут вместе с проектными решениями, которые защищает проектировщик. У нас были заказчики, которые, например, хотели более глубокие скважины для удешевления строительства или более простой фундамент для определенной этажности — для этих решений им нужны были дополнительные сведения. У проектировщиков-иностранцев свои системы подсчета. Мы работали фактически на уникальных проектах, закупали специальное оборудование из-за рубежа, сотрудничали с научно-исследовательскими институтами, а не с лабораториями, проводили исследования, которые у нас в России в принципе не делаются. Наше законодательство с этой точки зрения однозначно проще.

Кстати, про дорогостоящее оборудование из-за рубежа — санкции, логистические трудности, в конце концов, сложности оплаты иностранного оборудования, скажутся на сфере?

Если говорить про какие-то геодезические приборы, еще года 4 назад хорошими были только европейские и американские модели. Несколько лет назад на рынке начали появляться и качественные китайские образцы, на которые мы заменили часть своих приборов. Они работают, имеют системы GPS и ГЛОНАСС, и ни по качеству, ни по точности не уступают западным аналогам. Для инженерно-экологических изысканий приборы в большинстве своем производятся на территории РФ и Беларуси — тут проблем нет. Иная ситуация с лабораторным оборудованием: иностранные хроматографы или какие-то плазменные приборы, конечно, лучше, чем наши. Наш хроматограф, наверное, менее производительный, более сложный в обслуживании, более громоздкий, но в целом глобальной проблемы на данный момент нет.

В начале нашего разговора вы сказали, что Росаккредитация сейчас пристально контролирует лаборатории. Почему, на ваш взгляд, у них сейчас такой фокус?

У Росаккредитации были разные периоды. В 2007 году, когда мы первый раз аккредитовали лабораторию, параллельно с Росаккредитацией существовало множество других систем. Это были очень закрытые системы, в которые было почти нереально попасть, надо было искать специализированные организации, помогающие с подготовкой. Этот процесс занял у нас очень длительный период, хотя мы делали небольшую лабораторию. Спустя какое-то время, лет 10 назад, системы были преобразованы в одну и получение аккредитации было сильно упрощено — теперь туда попадали вообще все.

К тому же Росаккредитация только сейчас начала строго фиксировать протоколы. Еще 3 года назад никто не знал, кто сколько выдал протоколов, какие настоящие, а какие поддельные. У нас когда-то тоже был заказчик, который что-то заказал, получил часть исследований, а спустя время решил сам от нашего имени себе делать заключения и отчитываться чуть ли не в ГИТ о том, что у него все хорошо. Сейчас система выгрузки протоколов позволяет сделать запрос в Росаккредитацию и узнать, был выдан такой протокол или нет. Это правильные действия, но, видимо, предприятия и лаборатории просто отвыкли от такой зарегулированности и контроля.

На рынке лабораторных услуг сейчас также актуальна проблема демпинга: и маленькие, и большие лаборатории очень занижают цены. Что вы думаете по этому поводу?

Действительно, есть определенная недобросовестность, но я думаю, что Росаккредитация доведет дело до того, что себестоимость выдачи протоколов будет пороговой. С другой стороны, я думаю, что объективно есть лаборатории, готовые работать по этим ценам, и это для них выгодно — например, маленькие лаборатории в конкретном регионе, у которых нет транспортных расходов. 15 лет назад законодательство допускало, что директор предприятия мог быть и руководителем лаборатории, и специалистом. Я сам был руководителем лаборатории, специалистом по измерениям, физическим параметрам, еще что-то. Лаборатория состояла из 3 человек, мы сами ездили и сами себя контролировали, но на самом деле делали все качественно. На данный момент так сделать нельзя, но в целом, если лаборатория небольшая, директор исполняет все функции, руководитель лаборатории осуществляет функцию системы менеджмента качества, у них есть 4-5 специалистов для измерения, они, наверное, могут себе позволить низкие цены. Мы, к сожалению, себе не можем позволить низкие цены, потому что мы не можем обойтись без отдельной системы менеджмента качества, без людей, которые занимаются проверкой оборудования.

Лаборатории выгодны для компаний, которые оказывают аутсорсинговые услуги? Ведь, действительно, это дорогостоящее оборудование, штат высококвалифицированных специалистов — не проще ли это отдавать в другие лаборатории, для которых это основной бизнес?

Если мы говорим про маленькие лаборатории, то они не смогут сделать все, что захочет заказчик. Не будет маленькая лаборатория покупать прибор, который стоит 9 млн., ради одного заказчика. Рынок в этом смысле регулирует сам себя. Бывают и недобросовестные заказчики, которые устраивают развод для таких небольших лабораторий: проводят конкурс, допускают лабораторию, а потом начинают ей угрожать, чтобы они искали подрядчиков. Были истории, когда мы торговались на конкурсе и проигрывали конторам с более дешевыми услугами, но потом они приходили к нам и просили произвести замеры. Если они готовы заплатить, то мы приезжаем и проводим исследование, но маржинальность лаборатории в этот момент равняется нулю, ведь они за свой счет оплачивают услуги для работодателя.

В изысканиях такое, хотя и реже, но тоже бывает. Есть набор определенных показателей, которые делаются стандартно, а есть специфические исследования, которые не делаем даже мы. Но, если у заказчика такой запрос, мы можем съездить, отобрать пробу почвы, провести стандартный анализ у себя, а для специализированного сложного исследования передать образцы научно-исследовательским институтам, с которыми мы сотрудничаем. Научно-исследовательские лаборатории готовы проводить исследования редкоземельных металлов, а ездить в поля отбирать пробу почвы — нет. Поэтому просто передать этот вопрос маленькой лаборатории не получится.

25 лет EcoStandard group

25 лет исполняется EcoStandard group! После Николая Кривозерцева и Веры Кузубов вы дольше всех работаете в компании. Расскажите, как вы попали в EcoStandard?

Я узнал про EcoStandard в конце 2002 года — в начале 2003 года. Я общался до этого с Верой и Николаем: Вера тогда активно работала, а Николай как раз писал тексты для сайта. Весной 2003 года, учась в институте, я пришел в компанию помогать на крупных выездах. Ведущими экспертами тогда были Сергей Бояринцев и Дмитрий Давыдов, с которыми я в качестве помощника участвовал в исследованиях, измерениях, сборах проб. Постепенно проекты усложнялись, и ко мне в помощь начали приходить люди.

В 2003 году вы могли представить, каким станет EcoStandard спустя почти 20 лет?

Представить такое было сложно, потому что мы тогда даже не знали, что такое инженерные изыскания или проектирование. Но было сразу понятно, что это будет что-то большое и развивающееся, потому что мы брались за проекты и ничего не боялись. У нас было мало опыта, и мы активно сотрудничали с институтами для решения задач, которые объективно не могли выполнить сами: химическая и физическая лаборатории МГУ, Институт им. Н. Ф. Гамалеи. У нас был период, когда на крупный объект выезжали 3 профессора МГУ и 2 человека из EcoStandard.

Заказчик оценивал такой масштаб?

Конечно. Мы тогда по большей части занимались не обязательными исследованиями, а исследованиями по запросу людей, которые, например, покупали недвижимость. Перед тем, как заехать, они хотели знать не какие-то данные по стандартам законодательства, а специфические узконаправленные показатели. Например, микробиология в жилых помещениях не нормировалась на тот момент в принципе, но мнение профессора из Института им. Н. Ф. Гамалеи, который мог найти споры плесневых грибов, могло повлиять на то, покупал человек квартиру или нет.

Какой проект был для вас самым запоминающимся за 20 лет, что вы работаете в EcoStandard?

Так сразу и не сказать, потому что у меня были очень разные периоды. Одно время я занимался обследованием жилищ. Заказчики могли быть любыми: известные личности, политики, актеры. У нас был период лет 12 назад, когда компания чуть ли не весь день была на центральных каналах, кто-то из специалистов каждый день выступал по радио с комментариями или просто интересными историями. Этот период медийности был очень интересным. Сейчас я стал больше заниматься инженерными изысканиями и СОУТ, это тоже интересно с точки зрения того, какие у нас есть предприятия — о существование многих я даже не догадывался.

А как получилось, что вы объединяете два таких довольно разных департамента?

Мы очень часто брались за какие-то направления. На старте этим мог заниматься один человек, а на момент выхода на определенную систему — уже другой, периодически происходили и релокации руководителей из отдела в отдел, в зависимости от задачи, которая стояла на тот момент. В какой-то период был объединённый отдел, который занимался аттестацией рабочих мест и независимой экологической оценкой недвижимости, потому что это было между собой очень похоже. Но потом начало меняться законодательство — как раз из аттестации рабочих мест в СОУТ, и пути наших стандартных обследований объектов недвижимости начали расходиться, произошла реструктуризация департаментов.

Если заглянуть в будущее: как вы видите EcoStandard через следующие 25 лет?

Все таким же развивающимся, многосторонним и передовым. Если двигаться такими темпами, какими двигаемся мы, наверное, будет сложно сказать, что это будет просто компания — это будет уже холдинг.

Что бы вы хотели сказать сотрудникам EcoStandard?

Люди, которые сомневаются в том, что можно чего-то добиться, вырасти на одном месте, могут взять меня и других сотрудников в пример. Мы пришли студентами второго и третьего курса в компанию, и нам дали все возможности, чтобы делать то, что хотим, пробовать новое. Надо пробовать, надо рисковать, и все будет хорошо! Через 25 лет люди, которые сейчас к нам пришли студентами, могут быть руководителями департаментов и заместителями директоров. У нас много примеров того, как мы поддерживали инициативных людей, тех, кто не сидит и ждет, а сам приходит и говорит: «Давайте рискнем!». Мы сядем, поговорим, и, если там действительно есть что-то перспективное, мы готовы этим заниматься. У нас нет зашоренности, мы не двигаемся только в одном направлении, мы всегда готовы к новому.